Здесь выдают
ставки
ставки
ТИНА - жизнь хороша и удивительна)))
/
Две женщины. Елена Александрова Ноги зябнут, раннее серое утро. У мамы под пуховым одеялом хорошо. ...

Две женщины.
Елена Александрова
Ноги зябнут, раннее серое утро. У мамы под пуховым одеялом хорошо.
Темно, сквозь шторы просачивается немного света. Мама откидывает одеяло, сердито ласково «Ну давай, залезай уже, что стоишь». Я ныряю, прижимаю свои ноги к ней. В груди тепло, немного щекочет. Мама. Запах валерьяны, пирогов и ароматной кожи. Так на её груди и умерла бы. Мужчина может предать, полюбить другую, а мама никогда. Точнее немного предать может и больно сделать очень. Но чтобы совсем предать или разлюбить нет. Представляю, когда буду умирать, то иду не в пустоту, там ждет мама. Это не такой холодящий ужас, как идти одной в вечность. Надо за руку с кем-то.
Я хотела выйти замуж, не случилось. Мое тело за эти годы иссохло и замерло в своей полноте. В нем осталось только дочернее.
Скоро вставать и заваривать чай. Привычные дела. Тик-так тик-так.
Лучше бы не включать свет, так и лежать. Только мы вдвоем и никаких ссор. Это самое лучшее время дня. Только ради этого я никогда не оставлю маму. Так сладко. Потом начнутся её злые шутки и мои слезы. Наверное, это и есть любовь.
За завтраком обсудили её проблемы с пищеварением, мой сон и необходимость пойти к зубному. Новый рецепт варенья, который дала приятельница по работе, за год до ухода на пенсию.
- Стоит попробовать, - в голос добавила радости.
- Ну не знаю, - тянет мама и внимательно следит за мной.
- Ну что там делать- то всего ничего. Потрачу максимум часов семь. Мне все равно нечего делать завтра.
- А как же твоя встреча с Ниночкой? Ты снова забыла! Кстати, как ее поджелудочная?
- Вроде все так же, ма.
- Не терплю, когда ты меня так называешь. Лучше уж вообще никак. Ладно, хватит рассиживаться, давай ягоды на варенье чистить. Чего ждать до завтра. Если у тебя дела, то я сама справлюсь, как-нибудь, потихоньку, полежу и снова продолжу.
- Ну, зачем? Договорились же завтра!
- Я сама справлюсь. Иди, иди. Не мешайся тут.
- Как же я тебя оставлю? Давай начну с тобой. Да ладно подождут мои дела, - широко улыбаюсь и начинаю верить себе. Слезы проступают. Надо что-то начать напевать, тогда отвлечёт.
В парке зима началась. Холод другой, зимний.
Мужчина в коричневом пальто обгоняет, оборачивается. Видимой я быть боюсь. Замираю и «делаю лицо кирпичом», как говорили раньше подростки. Начинаю читать стихи про себя, чтобы успокоиться.
- Можно пройтись с вами, немного? - мягко спрашивает.
От его нежности в голосе вздрагиваю, хочу бежать. Разглядываю потемневшие стволы деревьев и малость листвы на земле. Такие мелочи отвлекают. Он продолжает идти рядом. Что ему надо не могу спросить, губы склеились. Начинает бить мелкая дрожь, как стыдно, если он заметит. Так и прошли в молчании до выхода из парка.
Так продолжалось до самой весны. Встречались, не договаривались о встрече, молчали. Были дни, когда один из нас не приходил, а потом снова все возвращалось. Сердце пело, тело просыпалось, а в мыслях полный переполох.
Очень страшно, что однажды это все оборвется.
Мама все чаще сидела с поджатыми губами на кухонном табурете, закутавшись в платок. Похудела.
Однажды днем, проходя мимо кровати, я заметила, что она стала другой. Пуховые подушки, одеяло, родная перина выглядели удушающими. Мне не хотелось теперь приходить к маме по утрам. Я чувствовала себя предателем, как же мама без меня, одна. Кого ей ждать? Мерзнуть вечно одной.
Нельзя так с ней, ни с кем нельзя! У каждого должен быть второй. Кто не оставит в бесконечности.
- Дорогая, о чём ты задумалась? - прервала мои мысли мама,
- Так ни о чем. Знаешь, как я тебя сильно люблю? Больше всех.
- Да.
Мне захотелось плакать, вышла за хлебом.
Там прилавки светятся и страшная грусть внутри. Заставила себя купить бородинского. В парке в такое время мы никогда не встречались. Можно бродить по холоду и оживать от желания согреться.
Идёт навстречу, удивительно, жутко и радостно, ох как радостно. Наконец я смогла заплакать и плакать, мне казалось, час за часом. Так сладко и свободно, как давно трехлетняя, стояла с тетей и двумя хвостами, расставив ноги, и широко открыв рот, я рыдала, икала, кричала. Тогда я, кажется, впервые испугалась остаться без мамы навсегда. Тетя стояла, молча и давала мне волю выплакать горе. То же самое сейчас, спустя пятьдесят два года делал он для меня. Когда я устала, он усадил меня на скамейку и два раза погладил по спине. Хорошо, что не три, это было бы слишком. Как он рассчитал так точно?
Нас связывали эти четыре месяца ощущений, фантазий и что-то еще.
- Спасибо.
Он обнял меня, не так как мама. А как же мама? Потом.
Мне приснился сон, где учитель физики, спрашивал, какой ответ а или б. Снова и снова. Он ждал, пока я сделаю выбор, а я вжалась в стул, подняла плечи и никак не могла решить. Про себя повторяла - хочу третий, почему его нет?! Проснулась в слезах.
После обеда, за чаем.
- Я мечтала, с самого детства, что у меня будет МОЙ ребенок. Всегда будет со мной. Всегда всегда. Я наконец перестану быть одинокой. Он станет моим смыслом, ты стала моим смыслом. Может не нужно было так? Не знаю. Теперь уже поздно, как есть, так есть. Моя мама всегда была недовольна мной, хотела переделать. Я думаю, как ты останешься здесь одна, после моего ухода?
- Я буду ждать тебя мамочка.
- А если там, ничего нет доченька? Ты об этом думала? Если все здесь уже, и мы с тобой как в лодке проплыли только вдвоем.
- Но мне хорошо с тобой, больше никого не надо. Недавно появился один человек. Думаю, ты догадалась.
- Да. Это хорошо. А как же я? Ты меня оставишь? С кем же я тогда? Для чего я тебя рожала? Какой ужас! Что же делать? Прости меня, доченька.
- И ты меня прости, мамочка моя. Будем жить, как жили. А с ним я просто буду видеться. Можно?
- Только не оставляй меня одну!
- Не оставлю, не оставлю.
Через несколько лет мама ушла.
Он переехал ко мне.
Кровать так и стоит, на том же месте, в маминой комнате. Я посадила цветы в больших кадках, между кроватью и стеной. Меняю белье раз в месяц и вдыхаю запах нашей с ней такой долгой, круглой жизни.
Елена Александрова
Ноги зябнут, раннее серое утро. У мамы под пуховым одеялом хорошо.
Темно, сквозь шторы просачивается немного света. Мама откидывает одеяло, сердито ласково «Ну давай, залезай уже, что стоишь». Я ныряю, прижимаю свои ноги к ней. В груди тепло, немного щекочет. Мама. Запах валерьяны, пирогов и ароматной кожи. Так на её груди и умерла бы. Мужчина может предать, полюбить другую, а мама никогда. Точнее немного предать может и больно сделать очень. Но чтобы совсем предать или разлюбить нет. Представляю, когда буду умирать, то иду не в пустоту, там ждет мама. Это не такой холодящий ужас, как идти одной в вечность. Надо за руку с кем-то.
Я хотела выйти замуж, не случилось. Мое тело за эти годы иссохло и замерло в своей полноте. В нем осталось только дочернее.
Скоро вставать и заваривать чай. Привычные дела. Тик-так тик-так.
Лучше бы не включать свет, так и лежать. Только мы вдвоем и никаких ссор. Это самое лучшее время дня. Только ради этого я никогда не оставлю маму. Так сладко. Потом начнутся её злые шутки и мои слезы. Наверное, это и есть любовь.
За завтраком обсудили её проблемы с пищеварением, мой сон и необходимость пойти к зубному. Новый рецепт варенья, который дала приятельница по работе, за год до ухода на пенсию.
- Стоит попробовать, - в голос добавила радости.
- Ну не знаю, - тянет мама и внимательно следит за мной.
- Ну что там делать- то всего ничего. Потрачу максимум часов семь. Мне все равно нечего делать завтра.
- А как же твоя встреча с Ниночкой? Ты снова забыла! Кстати, как ее поджелудочная?
- Вроде все так же, ма.
- Не терплю, когда ты меня так называешь. Лучше уж вообще никак. Ладно, хватит рассиживаться, давай ягоды на варенье чистить. Чего ждать до завтра. Если у тебя дела, то я сама справлюсь, как-нибудь, потихоньку, полежу и снова продолжу.
- Ну, зачем? Договорились же завтра!
- Я сама справлюсь. Иди, иди. Не мешайся тут.
- Как же я тебя оставлю? Давай начну с тобой. Да ладно подождут мои дела, - широко улыбаюсь и начинаю верить себе. Слезы проступают. Надо что-то начать напевать, тогда отвлечёт.
В парке зима началась. Холод другой, зимний.
Мужчина в коричневом пальто обгоняет, оборачивается. Видимой я быть боюсь. Замираю и «делаю лицо кирпичом», как говорили раньше подростки. Начинаю читать стихи про себя, чтобы успокоиться.
- Можно пройтись с вами, немного? - мягко спрашивает.
От его нежности в голосе вздрагиваю, хочу бежать. Разглядываю потемневшие стволы деревьев и малость листвы на земле. Такие мелочи отвлекают. Он продолжает идти рядом. Что ему надо не могу спросить, губы склеились. Начинает бить мелкая дрожь, как стыдно, если он заметит. Так и прошли в молчании до выхода из парка.
Так продолжалось до самой весны. Встречались, не договаривались о встрече, молчали. Были дни, когда один из нас не приходил, а потом снова все возвращалось. Сердце пело, тело просыпалось, а в мыслях полный переполох.
Очень страшно, что однажды это все оборвется.
Мама все чаще сидела с поджатыми губами на кухонном табурете, закутавшись в платок. Похудела.
Однажды днем, проходя мимо кровати, я заметила, что она стала другой. Пуховые подушки, одеяло, родная перина выглядели удушающими. Мне не хотелось теперь приходить к маме по утрам. Я чувствовала себя предателем, как же мама без меня, одна. Кого ей ждать? Мерзнуть вечно одной.
Нельзя так с ней, ни с кем нельзя! У каждого должен быть второй. Кто не оставит в бесконечности.
- Дорогая, о чём ты задумалась? - прервала мои мысли мама,
- Так ни о чем. Знаешь, как я тебя сильно люблю? Больше всех.
- Да.
Мне захотелось плакать, вышла за хлебом.
Там прилавки светятся и страшная грусть внутри. Заставила себя купить бородинского. В парке в такое время мы никогда не встречались. Можно бродить по холоду и оживать от желания согреться.
Идёт навстречу, удивительно, жутко и радостно, ох как радостно. Наконец я смогла заплакать и плакать, мне казалось, час за часом. Так сладко и свободно, как давно трехлетняя, стояла с тетей и двумя хвостами, расставив ноги, и широко открыв рот, я рыдала, икала, кричала. Тогда я, кажется, впервые испугалась остаться без мамы навсегда. Тетя стояла, молча и давала мне волю выплакать горе. То же самое сейчас, спустя пятьдесят два года делал он для меня. Когда я устала, он усадил меня на скамейку и два раза погладил по спине. Хорошо, что не три, это было бы слишком. Как он рассчитал так точно?
Нас связывали эти четыре месяца ощущений, фантазий и что-то еще.
- Спасибо.
Он обнял меня, не так как мама. А как же мама? Потом.
Мне приснился сон, где учитель физики, спрашивал, какой ответ а или б. Снова и снова. Он ждал, пока я сделаю выбор, а я вжалась в стул, подняла плечи и никак не могла решить. Про себя повторяла - хочу третий, почему его нет?! Проснулась в слезах.
После обеда, за чаем.
- Я мечтала, с самого детства, что у меня будет МОЙ ребенок. Всегда будет со мной. Всегда всегда. Я наконец перестану быть одинокой. Он станет моим смыслом, ты стала моим смыслом. Может не нужно было так? Не знаю. Теперь уже поздно, как есть, так есть. Моя мама всегда была недовольна мной, хотела переделать. Я думаю, как ты останешься здесь одна, после моего ухода?
- Я буду ждать тебя мамочка.
- А если там, ничего нет доченька? Ты об этом думала? Если все здесь уже, и мы с тобой как в лодке проплыли только вдвоем.
- Но мне хорошо с тобой, больше никого не надо. Недавно появился один человек. Думаю, ты догадалась.
- Да. Это хорошо. А как же я? Ты меня оставишь? С кем же я тогда? Для чего я тебя рожала? Какой ужас! Что же делать? Прости меня, доченька.
- И ты меня прости, мамочка моя. Будем жить, как жили. А с ним я просто буду видеться. Можно?
- Только не оставляй меня одну!
- Не оставлю, не оставлю.
Через несколько лет мама ушла.
Он переехал ко мне.
Кровать так и стоит, на том же месте, в маминой комнате. Я посадила цветы в больших кадках, между кроватью и стеной. Меняю белье раз в месяц и вдыхаю запах нашей с ней такой долгой, круглой жизни.
Следующая запись: Сначала они говорят: "Зачем тебе это надо?" А потом спрашивают: "Как ты это ...
Лучшие публикации